Жертвам терактов XXI века посвящается

Отшумели майские праздники, но съехавшиеся изо всех уголков нашей страны на парады и торжественные мероприятия гости не спешили покидать огромный славный город. Вот уж и целая неделя прошла со Дня Победы, но Агата то и дело натыкалась взглядом на аккуратных, по каким-то неуловимым признакам нездешних дедушек и бабушек, чьи наглаженные костюмы украшала скромная орденская планка. Вот и этот старик, что стоял сейчас несколькими ступенями ниже ее на ленте эскалатора в метро, явно был гостем мегаполиса. От нечего делать Агата рассматривала его спину. Что это, несомненно, старик было ясно и по старомодной одежде – плащу фасона шестидесятых и фуражке, каких давно не носят. И по коричневой шее с двумя глубокими морщинами, что выглядывала из ворота плаща. И по брезентовому рюкзачку, болтающемуся у деда за плечами. Вроде рюкзак как рюкзак, но почему-то взгляд Агаты притягивался именно к нему. Поклажа рюкзачка придавала ему необычную форму: брезент натягивали две дуги, как будто рюкзак надели на небольшой обруч, распиленный на две ровные половинки. «Наверное, что-то садово-огородное» – решила для себя Агата.
К сходу с движущейся лестницы дедок изготовился заранее. Он передернул плечами, половчее приладив рюкзак, сдвинул фуражку подальше на затылок и весь напружинился. А потом, не двинув ни одной ногой, соскользнул на каменные полы станции и плавно двинулся в общей толпе к платформам. Не успев осознать, что именно так удивляет ее в облике этого пассажира, Агата заспешила следом.

Нарастал свист приближающейся электрички, человеческая река разделилась на несколько потоков. Агата очутилась в том, что хлынул к подходящему поезду. Электричка остановилась, с громким змеиным шипением стали открываться створки дверей. Но в вагоне, к которому прибило Агату, вышла какая-то заминка – двери не открывались. Напряжение от ожидания все возрастало, воздух сгустился над толпой в ощутимую плотную субстанцию. Тут плечо Агаты что-то укололо. Охнув, она резко обернулась и увидела справа от себя старика с рюкзаком, который съехал у него со спины набок и упирался в плечо Агаты.
- Уж прости, дочка, – виновато пробормотал дед, безуспешно пытаясь поправить поклажу в этой тесноте, – щас, я его…..как-нибудь….
В этот миг заклинившие двери, наконец, открылись, навалившиеся на них изнутри пассажиры врезались в ожидающих посадки, а Агату со стариком и еще несколькими стоящими позади них людьми, стремительно повлекло прочь от электрички. Изо всех сил барахтаясь, Агата стала проталкиваться обратно, но оказалась отброшенной чуть не в центр вестибюля станции, прямо к каменной колонне. Дед, который во время хаотических перемещений очутился впереди Агаты, плотно прижал ее к этой колонне, заслонив девушку своей спиной.
Его рюкзак висел на одной лямке где-то внизу. «Плакала моя новая прическа, плакал мой маникюр» – начала злиться Агата, – в кои-то веки посетила салон красоты, вот сейчас прямо здесь мне новую красоту и наведут. Подкорректируют, так сказать…»

И вдруг произошло что-то невероятное – толпа застыла без движения и без звука. Словно на нее указали волшебным жезлом, онемела и обезножила. Замерли люди, не успевшие выйти из вагона, удерживались в неудобных позах те, кто так торопился попасть в поезд.
Ничего, не понимая, Агата пыталась выглянуть из-за старика. Но он снова весь напрягся и будто нарочно закрывал от нее происходящее, все плотнее прижимая к колонне. Рюкзак продолжал больно колоться. Возмущенная до предела, Агата отодвинула упирающегося старика и тут кто-то невидимый, судя по голосу, находящийся у дверей электрички, истерически заорал:
- Все!!! Вам всем конец!
Никто еще не успел осознать зловещего смысла этой фразы, как раздался громкий хлопок взрыва.
Огненное зарево полыхнуло из-за колонны и превратилось в черное облако удушливого дыма. За считанные секунды оно окутало пространство возле вагона. Подземка наполнилась ужасными звуками – пронзительными криками, плачем, воем и громкими стонами. В один миг пятачок возле вагона электрички оказался устланным человеческими телами, на которых дымились обрывки одежды. Из покореженного черного зева, образовавшегося на месте дверей, валил едкий дым, сквозь который просматривалось черно-красное месиво. Чуть поодаль от эпицентра взрыва сидели и лежали живые, но обезумевшие от шока и раненные осколками люди. Кто-то неподвижно смотрел перед собой, кто-то громко рыдал, кто-то судорожно набирал номер, тыкая в кнопки мобильных телефонов непослушными пальцами.

В непосредственной близости от дверей вагона, в который собиралась войти Агата, среди лежащих людей живых, очевидно, не было. На мраморном полу, прислонившись к колонне, сидела молодая девушка. Ее голова была запрокинута, пушистые светлые волосы разбросаны по плечам. Их концы и небесно-голубая материя плаща стремительно окрашивались алым. В нескольких местах из плаща торчали железные осколки, вонзившиеся в тело девушки. Боль, которую она не сразу почувствовала, вдруг скрутила Агату так неожиданно и так сильно, что она закричала. Кричала и все пыталась нащупать взглядом хоть что-то, что помогло бы ей справиться с обрушивающимся безумием, но натыкалась им только на трупы или искалеченные тела. Наконец, когда у нее уже стало мутнеть в глазах, сквозь пелену она увидела знакомую фигуру, осторожно склонившуюся над ней.
- Дедушка, – всхлипнула Агата, – что же это такое?!
- Война это, дочка, – растирая дрожащей рукой левую сторону груди, глухо ответит дед.
- Все еще война, уже нового века….
Он быстро опустился перед ней на колени. Плечи старика сотрясало крупной дрожью, рюкзак, натянутый на невидимые дуги, казалось, шевелится сам по себе. Дед сдвинул его на бок и, не отстегивая ремешков, выдернул из брезентовых глубин длинное белоснежное перо. Провел им по лицу девушки – и ее глаза обрели осмысленное выражение, с ресниц сорвались несколько слезинок.
- Потерпи милая, потерпи, дочушка, тебе еще жить да жить, – приговаривал старик, смахивая пером алые жемчужины вокруг торчащих осколков. От взмахов перышка Агата почувствовала легкий ветерок на своем лице. Боль стала отпускать, паника сразу же исчезла, и она, успокаиваясь, прикрыла глаза…

Минут пятнадцать спустя по эскалатору с топотом сбежали люди в пятнистой форме и оцепили платформу, выстроившись с автоматами наизготовку. «Никому не двигаться, все оставайтесь на своих местах! – раздавались приказы, – всем будет оказана помощь!»
Другая партия деловито засновала среди раненых и убитых, перекладывая людей на складные носилки и переправляя наверх. Не мешая им и оставаясь незамеченным, старик тоже переходил от тела к телу. Возле каждого человека он становился на колени и что-то доставал из сдвинутого набок рюкзака. Около тех, чье состояние уже не внушало надежды, старик задерживался чуть дольше. Он ничего не делал, только закрывал им глаза привычным движением руки и застывал, словно молясь про себя. В такие минуты его рюкзак за спиной напоминал поникшие крылья. С ранеными старик возился дольше. Для каждого он выдергивал из рюкзака новое перо и, проводя по ранам, останавливал кровь, явно принося им облегчение. Во всяком случае, выражение лиц у тех, возле кого старик успел побывать, становилось спокойным. Каждому раненому дед вкладывал в руку перо и двигался к следующему.
Завороженная этим зрелищем Агата следила взглядом за стариком, удивляясь про себя тому, что никто из охранников никак не реагирует на его действия. Время от времени он оборачивался и, находя глазами Агату, кивал ей, словно давая понять, что она не одна.
- Дышит, – вдруг услышала она у себя над ухом голос и вздрогнула от неожиданности.
- Девушка, не двигайтесь, а то опять кровотечение откроется! – тут же предостерег ее этот голос, – зови сюда медиков, сами перекладывать не будем. Столько осколков у самой шеи, странно, как она вообще еще держится…
Не открывая глаз, Агата почувствовала, как ее подняли с пола и переложили на носилки. Бегом покатили их к эскалатору, что-то сообщая по рации тем, кто дожидался наверху. Потом носилки с Агатой, израненной кусками железок, которыми была начинена взрывчатка, передали в салон неотложки. Последнее, что она слышала перед тем, как провалиться в небытие, были отрывистые команды, передаваемые друг другу медиками…

По кафельным белым стенам бродили солнечные лучи. То скрещивались, то разбегались по сторонам, резво меняясь местами. Один из веселых лучей обогнал остальные и улегся на щеке Агаты. От тепла и нежной щекотки она проснулась и открыла глаза. Счет времени Агата потеряла, но понимала, что находится в больнице. И четко помнила все, что произошло с ней и другими пассажирами в тот зловещий день, когда был совершен террористический акт на одной из станции метрополитена. Но ее не била дрожь при этих воспоминаниях и не мучили кошмары – то ли так напичкали медикаментами, то ли спасительный транс от пережитого шока еще не начал отходить. Следуя взглядом за солнечными бликами, Агата вдруг увидела знакомое лицо: в углу палаты примостился на неудобной железной крутящейся табуретке давешний старик. Он спал, веки тревожно вздрагивали. Глубокие морщины, которыми было изборождено его доброе лицо, немного разгладились во сне. Фуражку старик сжимал в руках, и Агата подивилась, какого необычного оттенка была седина на его волосах. На полу возле ног валялись плащ и брезентовый рюкзак, из-за плеч виднелись помятые крылья….

Агата заулыбалась и выпростала из-под одеяла руку. У нее в кулаке было зажато гладкое длинное перо, сияющее необыкновенно чистой белизной. Такой же, как волосы у старика. Агата хорошо помнила его исцеляющее прикосновение к своим ранам. Она прижала перо к лицу. «Мой Ангел, – подумала она, мой старый добрый Ангел». И вдруг снова сладко уснула, уже точно зная, что поправится и научится ценить каждый миг отпущенной ей жизни.
Старый Ангел смотрел на нее из-под опущенных век. Его переполняли противоречивые чувства. Он был несказанно счастлив, что спас эту девушку с чистой душой и добрым сердцем. И одновременно глубоко несчастен, понимая, что никакие уроки не усваиваются человечеством. Он был очень старым и уже очень давно был Ангелом…
«Война, всегда война, – печально вздохнул он, расправляя затекшие от длительного пребывания в тесном рюкзаке крылья, – мы едва успеваем добраться до одного места, чтобы хоть кого-то спасти, как она уже вспыхивает в другом. Что же вы, люди, творите! У вас уже почти не осталось времени, а вы все истребляете, друг друга…. »
Старик побрел к окну, оставляя за собой узкую дорожку из перьев. Остановившись возле больничной койки, он ласково провел рукой по светлым волосам спящей Агаты. Потом отворил раму и …растворился в нежном майском воздухе, насквозь пропахшем новорожденными тополиными листьями. Сквозняк покружил пару перышек под потолком палаты и опустил их на подушку к выздоравливающей девушке, одной из жительниц этого огромного славного города. На полу остался лежать опустевший рюкзак…

Наталья Ахонен